Она вдруг успокаивающе погладила меня по руке и произнесла мягко:

— Ничего не бойся, ты под защитой мужа… до тех пор, пока благочестиво служишь ему.

— Да, конечно, я…

— А вот болтаться ночью по дому совершенно ни к чему! Этим ты его только провоцируешь.

— Я? Его? Но что ему нужно?

— Это мне пока неизвестно, но явно ничего хорошего. Так что будь добра, сиди ночью в своей комнате, а ещё лучше — спи и утром приходи на завтрак. А если Рустам опять станет докучать тебе, сразу иди ко мне, я найду на него управу.

Я склонила голову, внезапно чувствуя себя в безопасности под защитой этой сильной женщины. Даже мелькнула мысль, не рассказать ли ей всё остальное, что поведал мне Петя, но зная её резкий характер, было страшно доверять ей его жизнь и семейное благополучие. А вот кое в чём другом она, возможно, могла мне помочь…

— Зойра, не знаешь ли ты, кто была мать нашего господина?

Она тяжело вздохнула:

— Я знала, что рано или поздно ты это спросишь, Ева.

Я молча ждала дальнейших объяснений.

— Да, она была не местной, но больше мне ничего не известно, она ведь умерла, когда нашему супругу было 5 лет, и в семье не принято говорить о ней. Вот Рустам может знать больше — ему было пятнадцать, когда её не стало. Но я не советую тебе говорить с ним об этом.

— Вряд ли я когда-нибудь о чём-нибудь стану с ним говорить. Но скажи, могла ли она быть славянкой? Скажем, полячкой?

— Понятия не имею. А что? Зачем тебе эти подробности?

— Да так, пытаюсь разгадать одну тайну прошлого…

— Лучше займись рождением и воспитанием детей!

Зойра резко поднялась из кресла и пошла куда-то вглубь покоев, бормоча себе под нос:

— Ох уж эти мне белые женщины…

Я тоже встала и отправилась искать Лину. Она действительно была расстроена: бродила по комнате из угла в угол, сжимая руки и кусая губы.

— Ева, он не хочет уезжать! — воскликнула девушка. — Сегодня утром я поговорила с ним, попросила поскорее вернуться домой. В принципе, он не был против, но сказал, что ему надо посоветоваться с отцом. Ушёл в офис и уже оттуда прислал сообщение, что пока рано уезжать.

— Рустам… — прошипела я сквозь зубы. — Держу пари, это его рук дело. Значит, так: звони бабуле и сговаривайся с ней на ложь во спасение. Пусть она сама созвонится с Дахи и потребует, чтобы вы немедленно отправлялись домой. Как она умеет.

Лина смущённо улыбнулась. Да, бабуля у неё кремень, ей палец в рот не клади. Думаю, благодаря ей, Дахи чувствует себя в России, как дома, под маминым крылом.

Аппетит у меня пропал, я только для приличия поковыряла блюдо из говядины. Признаться честно, за эти пять лет я изрядно соскучилась по свинине и давно всерьёз обдумывала возможность навестить родителей вместе с сыном и мужем, когда закончится вся эта дикая история. Мне жизненно необходимо было верить, что она закончится хорошо. Мой муж молод, по сравнению со своим братом, и очень силён. К тому же, Петя на моей стороне, иначе он не стал бы рассказывать мне о пугающих планах своего хозяина. И ещё у нас есть Зойра — мудрая и храбрая женщина, которая всех видит насквозь. Мы справимся.

На этой позитивной мысли я отправилась переводить дневник пани Беаты, в надежде найти там разгадку нынешних событий.

Глава 14.

Но в комнате меня ждал ещё и мигающий сообщениями телефон. От Пети.

"Я хотел сказать, что мне показалось, будто мой господин обижен на младшего брата, и больше всего эта обида похожа на ревность. Просто я сам лично знаком с подобными эмоциями: когда мне было шесть, у моей мамы родился второй сын, и мне казалось, что про меня забыли. Чего я только не творил, чтобы обратить на себя внимание! Кажется, даже подростковый кризис не был таким тяжёлым. У нас всё выправилось потом, ты знаешь, я очень дружен с Колей, ну а у них другие обстоятельства. Матери разные. Наверное, Рустам ревновал отца и к той женщине тоже.

Нет, к сожалению, я не знаю её имени или ещё каких-либо подробностей. Если бы ты видела, в какое состояние приходит господин Насгулл, когда говорит об этом, то поняла бы, почему я не задавал вопросов.

Да, я расскажу тебе подробности нашей афёры, но прежде мне нужно сообразить, как выйти из неё с наименьшими потерями. Я уже голову сломал, но пока не могу ничего придумать так, чтобы не пачкать руки кровью.

Пока лишь скажу, что у тебя есть несколько дней, чтобы попытаться увезти отсюда свою семью в безопасное место."

Прослушав это аудиосообщение, я закрыла лицо руками. Боже милостивый, спаси и помоги нам… Я даже не представляла, имею ли право молиться за мужа-иноверца и всех остальных членов нашей семьи, но у меня просто не было выбора. Что ещё я могла тут сделать?

Чтобы немного отвлечь голову, готовую разорваться от горя и тревоги, я всё же села за польский.

Дневник пани Беаты

1 мая 1968г

Забавную картину я наблюдала сегодня в библиотеке! Хотя картина — это неподходящее слово. Скорее, концерт. Хафиза после ужина отправила меня проверить, не горит ли где в доме свет. Однако, неплохо мы с ней научились понимать друг друга, используя язык жестов!

Так вот, я зашла в библиотеку и прислушалась, нет ли здесь кого… И не поверила своим ушам! Кто-то пытался напевать одну из моих песенок низким хрипловатым голосом. Ну, конечно, сразу понятно, кто — мой единственный слушатель и поклонник. Но вот что меня удивило: он пел — не фальшивил, не скрежетал. Его бас с лёгкой хрипотцой звучал приятно, ласкал слух, и меня не коробило даже то, что он совсем не знает слов, безобразно коверкает их — и получается белиберда. Я позволила себе ещё ненадолго задержаться, чтобы послушать это неожиданно милое исполнение, а потом тихонько вышла и прикрыла за собой дверь.

2 мая 1968г

Я испугана намного сильнее, чем раньше. Он подбирается всё ближе, подыскивает ключики, а я не знаю, как это остановить.

Сегодня утром меня отправили в библиотеку — хозяин уже ждал там. Он объяснил мне жестами, что видел вчера, как я подслушиваю его пение. Полно, да человек ли он? Может быть, демон? Хоть я и не верю во всю эту мистику…

Дальше — ещё забавнее. Господин попросил меня научить его словам моей песни. Я задумалась, а потом спросила жестами: мол, вы накажете меня, если я откажусь? Насгулл отрицательно покачал головой, но лицо у него при этом было такое грустное — я даже сжалилась.

Вообще-то, он не из тех, кто нуждается в сострадании. Огромный, как скала: высокий, массивный, но не толстый. Нет этого огромного пуза, какое часто бывает у мужчин его возраста и какое я наблюдала у папаши с самого моего детства. Иссиня чёрные волосы — намного чернее, чем мои, хоть и подёрнуты слегка сединой — такая же пышная курчавая борода и усы. Может быть, он даже и красив немного, но не в моём вкусе. Слишком широкое лицо, и заросший, как обезьяна в Варшавском зоопарке. А глазищи сверкают, как два агата. И пожирают меня своей чернотой.

Я подозреваю — и не безосновательно — что все эти игры с пением — просто предлог… Но вот что странно: этому человеку ни к чему предлог, чтобы залезть мне под юбку — он может сделать это в любой момент, никого не спрашивая, в том числе меня. Тогда это предлог, чтобы залезть мне в душу? И на кой чёрт этому борову сдалась моя душа? Ведь у него, поди, душ в распоряжении — можно пруд прудить и ещё над ним мост мостить. И вот, какая-то мелкая глупая шавка… Смешно!

А ещё я вспомнила угрозу его страшного усатого охранника с плетью и бросила ломаться.

Мы с Насгуллом просто проговаривали вслух каждое слово, повторяли помногу раз — и выучили первый куплет. А потом спели его дуэтом. И мне казалось, что я или улечу сейчас в небо, или меня втопчут в землю мои же мурашки. Не знаю, как по-другому описать мои ощущения… Это было что-то необыкновенное.